– О том, что ресурсный потенциал страны не раскрыт и геологическая изученность остается на низком уровне, в экспертных кругах говорят не первый год. Что, на Ваш взгляд, может изменить ситуацию в лучшую сторону?
– Бюджетных средств на геологию, к сожалению, выделяется по минимуму: 8-12 млрд тенге в год. Для улучшения эффективности отрасли необходимо порядка 70-80 млрд в год. К примеру, в Австралии выделяется 70-80 долларов на квадратный метр, а у нас всего 3-6. Нужно резко увеличить ассигнование…
– Именно поэтому Президент страны поручил привлечь крупных инвесторов в геологоразведку. Какие здесь существуют риски? Ведь есть большая вероятность неокупаемости…
– Сейчас инвесторы хотят, чтобы было уже готовое подсчитанное месторождение, сколько чего по данным ГКЗ (Госкомитет по запасам) или CRIRSCO и JORC – это иностранный подсчет запасов. Условно: запасы утверждены, золота здесь 10 тонн, уже с этой информацией на руках инвестор будет думать, как добывать.
Разведка – это всегда прогнозные ресурсы, а иностранные компании на прогнозные ресурсы не идут, потому что из 100%, как правило, подтверждается только 20-30%, остальные 70-80% – это риск.
Сейчас, когда геологи после разведки ставят прогнозные запасы по категории на ГКЗ, государство сразу их «выбрасывает» на аукцион. А там схема такая: кто первый пришел, тот и получил.
Я предлагаю изменить подход. Должно быть так: геологу на три года дали работу, он наметил, допустим, 5 коммерческих объектов с прогнозными запасами на этой территории. Теперь Комитет коллегиально должен их рассмотреть и сказать: из них два интересны государству, три – нет. Эти три, соответственно, можно отдавать, но на два интересных надо ставить поисково-оценочные работы и уже подсчитать запасы.
Объясню: если сегодня по поисково-оценочным работам на объект, к примеру, нужен будет 1 млн долларов, то завтра, на выходе, он будет стоить 20-50 млн. То есть необязательно все прогнозные отдавать, перспективные принесут результат.
– В 1990-2000-х гг профессия геолога была не столь популярной и малооплачиваемой. Как итог, еще одна щепетильная проблема отрасли – нехватка кадров. Как сейчас обстоят дела?
– Новое поколение практически не приходит, а старое уже уходит в мир иной. Многие геологи уехали еще после распада СССР. А между тем в Советском союзе были лучшие геологи мира – большинство из них именно казахстанские. В те времена как раз и были открыты месторождения, которыми Казахстан сейчас живет. Многие и сейчас работают по стандартам СССР: Китай, Вьетнам, африканские страны.
У нас в стране квалифицированных инженеров-геологов выпускают Университет им.Сатпаева в Алматы и Семипалатинский колледж. У этих двух вузов базовая советская школа, есть свои музеи, хорошие преподаватели. В небольших вузах есть отделения, но они выпускают очень мало ребят.
В связи с такой ситуацией я предлагал министру науки и высшего образования открыть факультет геологии в филиале МГУ в Астане. Гранты и помещения казахстанские, поэтому такая возможность есть.
Почему именно факультет МГУ в Астане? Геология – это наука, а МГУ выпускает специалистов с академическим образованием. У нас в основном выпускают производственников, а нам нужны специалисты с научным уклоном.
Еще один момент. Допустим, у строителей есть три группы допуска: к высшей категории относятся те, кто может строить мосты, высотные здания, второй группе уже мосты, например, не доверяют. Такое надо ввести и в геологии. Специалисты высшей квалификации должны работать на геологическом изучении недр, категорий пониже – вести иные работы. Но они будут с каждым годом повышать свою квалификацию и «расти» на следующую группу. Должен быть специальный орган для аттестации предприятия и кадров.
А сейчас идут на тендер, купив один-два станка, при этом не имея ни людей, ни геологов, ни базы. Делают какую-то работу, ничего не находят, но считают, что отрицательный результат – тоже результат. Действия по такому принципу нас ни к чему хорошему не приведут.
За годы независимого Казахстана из бюджета на геологоразведочные работы истрачено где-то 200 млрд тенге…
– А отдача невелика. Как можно повлиять на ситуацию?
– Дело в том, что геологоразведочные проекты стоимостью 5-7 млн тенге выставляют на общий конкурс, там демпингуют цены, а проекты пишут строители, сельхозники – кто угодно, только не геологи.
Допустим, у строителей завтра завалится дом, у дорожников испортится полотно – это все видно. Если проект неправильный в геологии, его не видно. То есть мы изучили территорию – здесь ничего нет. А если проект изначально квалифицированно написан, всегда что-нибудь найдут.
В советское время проект писала команда из 6-7 человек, на это уходил где-то год. На выделенный участок они поднимали и анализировали все материалы: аэро-, геофизические, гидрологические, урановые. А сегодня что?
Написание проекта стоит 5-10 млн тенге, работа – 400-500 млн тенге. Допустим, кто-то написал плохой проект, геолог получает работу и понимает, что здесь ничего нет, но эти деньги осваивает. Это неправильно.
Проект и работу должно делать одно предприятие или человек. Тогда с него можно спросить: ты написал проект, ты выполняешь работу, почему ничего нет? Или ты должен был не все 500 млн тенге сразу тратить, а на первых моментах, когда, к примеру, 50-100 млн тенге провел исследования и увидел, что не будет объекта, честно об этом сказать. То есть должна быть ответственность.
А здесь идет фраза «освоение бюджетных средств». В геологии освоения не должно быть, эти деньги надо не тратить дальше, а вернуть государству и пустить на другие проекты.
– С какими еще барьерами сегодня сталкиваются недропользователи?
– Все сервисные компании – частные. Чтобы купить и оснастить приличную буровую установку, нужно минимум 500-700 тысяч долларов. При этом для геологических предприятий нет никаких льгот. У сельхозников, допустим, есть солярка, химикаты, возможность покупать оборудование по льготным ценам. А мы – как все, платим по 22-23% банкам. Естественно, не каждый может себе позволить покупать оборудование.
Сегодня для геологоразведки нужно иметь и новые технологии. Поэтому именно тем предприятиям, которые занимаются поиском и разведкой месторождений, нужны льготы от государства хотя бы для обновления того же оборудования.
– Вы затронули тему прогресса. Какие современные технологии геологоразведки Вы бы посоветовали Казахстану перенять, развить?
– Вообще в геологию надо вводить искусственный интеллект. Все старые и новые фондовые материалы надо просмотреть через ИИ.
А так в геологии всегда есть классика – комплекс работ, при котором открывается месторождение. В него входят аэрогеофизика, полевая геофизика, геохимия, полевые маршруты и еще ряд геологических исследований. Все эти методы отрабатываются на каком-то участке работ, потом накладываются друг на друга. И там, где есть совпадение, образуется прогнозный объект. Далее уже ставятся канавы, отбираются пробы. Делают «закопушки», анализируют землю и даже травы, потому что если под землей есть медь, то трава ее тоже накапливает.
Открытие месторождения – это комплекс методов. Когда говорят «да мы сейчас с космоса или с самолета найдем», это дилетантский подход. Разведка – это проницаемость руд. Проводимость может быть одинаковой, допустим, и в железе, и в соли – ноль. Так же с другими породами. Поэтому надо ставить параллельно и аэро-, и наземную геофизику. В конечном счете после канав идут буровые работы, и только тогда запасы подтверждаются.
Помимо этого, нужны высокоскоростные буровые станки и лаборатории. У нас есть лаборатории, но они, к сожалению, старые и анализы делают не совсем правильно. Дробят породы, например, сегодня бокситы, завтра – железо. Но это оборудование после каждого исследования должно быть тщательно промыто, чтобы не заражался другой металл. К тому же уже существует масса более точных приборов, их бы тоже, конечно, стоило приобрести.
– Ваш коллега Александр Третьяков в одном из интервью говорил о том, что водный, земельный и экологический кодексы не скоррелированы: норма в одном документе противоречит норме другого. По-вашему, какие изменения в законодательство пошли бы на пользу геологии РК?
– Он прав. Не стыкуются нормы, не анализируются. Раньше, чтобы получить лицензию, надо было где-то год-два «бегать». Вышел Горный кодекс, согласно которому, в принципе, можно получить и за два месяца. Сократили сроки, хорошо. Тут выходит Экологический кодекс, мы попадаем под него, и получается, что нужно еще 7-8 месяцев «бегать». Смысл? Опять на те же грабли.
Здесь нужна стыковка. Суть ведь в том, чтобы за счет сокращения сроков получения лицензии привлечь инвесторов. Там должно быть объединено все – и сама лицензия, и экологический, и земельный кодексы. Одни нормы говорят инвестору: «ты все получишь за два месяца». И он думает: за два месяца получу. А если учитывать и другие нормы, то все растягивается. И когда инвестор попадает на эти «грабли», он часто уходит.
Но здесь должен работать госорган. Как я это вижу: у нас есть Комитет геологии и Национальная геологическая служба. Всю законодательную базу должен вырабатывать Комитет геологии, а Национальная геологическая служба должна быть исполнительным органом.
Чтобы приподнять нашу геологию, надо Комитет геологии выделить в отдельный орган. Он «болтается» по разным министерствам и всегда по важности идет каким-то 10-15-м по счету. Не обязательно отдельное министерство или агентство, тот же комитет, но его нужно вывести в прямое подчинение Правительству. Тогда будет толк.
– Одна из этих «не стыкованных» норм, препятствующих деятельности недропользователей, – общественные слушания. Как можно разрешить возникающие периодически на этой почве споры?
– Проблема в чем: предприятие берет определенную площадь под добычу, а местные жители не дают. Говорят: «Нет, вы на нашей земле работать не будете, вы нарушаете экологию, иные нормы» и выдвигают определенные условия: строительство дороги, школы, к примеру.
Они имеют на это право, но надо это как-то увязать законодательно. В других странах как? Я, прежде чем получить лицензию, должен заключить договор с местным органом, что обязуюсь выполнить некие социальные программы для населения. После этого иду в госорган получать лицензию. А не наоборот, когда уже получил, и тут начинается война: люди жалуются, привлекают госорганы, пишут Президенту, сам предприниматель в ступоре. Чтобы такого не случалось, надо действовать так: ты получишь лицензию, но для этого принеси от местного органа бумагу, что ты обязуешься что-то построить, и тогда никаких разговоров не будет.
По закону все недра принадлежат народу. Разрушить экосистему ради добычи какого-то металла – это не совсем правильно. Есть же уникальные места, заказники, заповедники. Поэтому надо говорить с людьми.
– Какими Вы видите перспективы развития отрасли?
– Наша делегация в прошлом году была у Президента, о ситуации ему доложили. Президент был со всем согласен, вплоть до создания отдельного министерства и выделения 80 млрд тенге в год. Пока вопрос открыт, но мы надеемся и ждем, что вскоре решится.
На сегодняшний день недра, нефть, газ занимают где-то 70% экономики. И я думаю, что мы долго будем сырьем торговать. Но из одного «ведра» черпать нельзя, когда-то оно закончится, поэтому надо его восполнять. Для этого нужны геологи и должное внимание развитию геологической отрасли.
Ранее Президент Казахстана призвал привлечь инвестиции и передовые технологии в сферу добычи и переработки редких и редкоземельных металлов, в том числе лития, спрос на который в мире растет, сделав упор как на зарубежных инвесторов, так и на отечественных бизнесменов.
Также министр промышленности и строительства Канат Шарлапаев озвучил, что в Казахстане наблюдается рост выпусников ВУЗов геологической сферы.